Бюрократы, masseditregex, Администраторы
3093
правки
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
Нет описания правки
{{Другой перевод|Отголоски вечности / Echoes of Eternity (роман) (перевод Alkenex)}}
{{В процессе
|Сейчас= 2425
|Всего = 36
}} {{Книга
=== '''Двадцать один. Sanguis extremis.''' ===
В последние годы Великого крестового похода.
=== '''Двадцать два. Я видел его.''' ===
Последние дни осады Терры.
<br />
== '''Часть 5. Санктум Империалис.''' ==
=== '''Двадцать три. Последний совет.''' ===
Лотара.
=== '''Двадцать четыре. Владыка Красных Песков.''' ===
Ангрон
Он убивает. Убивает. Убивает.
<br />
=== '''Двадцать пять. Завтра все мы будем смертны''' ===
Зефон
Не смотреть вверх.
Приказ пролетел по рядам защитников, его передавали то вслух, то шепотом. Легко отдать такой приказ, но трудно выполнить. Какое бы калейдоскопические безумие ни пришло на орбиту, теперь оно пускало корни в небесах Терры. Оно затронуло пепел в воздухе, истончив его, высосав его из атмосферы, обесцветив остатки. Оно превратило разреженную пыль в зловонный туман, переливающийся бледными, безымянными цветами.
Когда воздух очистился настолько, что стало возможным разглядеть это мутное откровение перламутрового буйства, на ночное небо вернулись звезды. Вместе с небом вернулся и горизонт, и лучший обзор на пустоши, окружающие последнюю крепость. Для многих защитников неведение было счастьем. Пыль скрывала следы мучений, которые переносила Терра, и не давала мужчинам и женщинам, собравшимся на последней стене, оценить противостоящую им силу. Зефон физически ощущал их отчаяние, словно миазмы, наполнявшие воздух. Когда он обходил бастионы, оно отягощало каждый шаг.
Цитадель над Дельфийскими вратами стала средоточием изматывающего труда. Трэллы-оружейники, не покладая рук, латали броню, которой по совести нужен был не ремонт, а полная замена. Сервиторы раздавали ящики с боеприпасами из тайных запасов, сделанных Рогалом Дорном для этих последних дней. Удары молотов напоминали неустанное, неритмичное биение громадного сердца. Сварочные горелки трещали и рассыпали искры. Снаряды с лязгом следовали по металлическим кишкам автозагрузчиков в глотки орудий. Керамитовые пластины, когда-то щеголявшие красными, белыми и желтыми расцветками, теперь были отмечены шрамами и серыми мазками клея для брони. Раны стягивали, сшивали и скрывали под бинтами. Боль подавляли наркотическими анестетиками. Отряды на укреплениях проверяли и перепроверяли оружие, а над ними колыхались небеса в конвульсивном танце полуразумного пантеона.
А в тихих уголках, где втайне от Астартес собирались люди-защитники, возносили молитвы к отсутствующему Богу-Императору.
Завтра все, кто может держать оружие, будут на стене.
Сотни Кровавых Ангелов, Имперских Кулаков и Белых Шрамов находились в помещении, ранее известном как мемориал героев Объединительных Войн. Теперь оно было битком набито воинами, которые занимались последними приготовлениями к битве, каждый – в кольце рабов и сервиторов. Во всех комнатах, залах и коридорах Дельфийской Цитадели происходило то же самое, как и на всем протяжении стены под истерзанными небесами. Большая часть легионных офицеров все еще оставалась в цитадели после сбора, на котором Сангвиний отдал им последние приказы.
Так странно – его окружало множество людей, и все же он ощущал свою отдельность от них. Все были на грани полного истощения. Все теперь боролись сами по себе. Приказы и дисциплина почти ничего значили. Две армии сойдутся в смертельной схватке и будут перемалывать друг друга до тех пор, пока одна из них не сможет больше удерживать позиции. Кровавый Ангел находил определенное утешение в этой варварской простоте.
Когда пришло время для собственных сборов, он отправился в цитадель, где его ожидали трэллы. Зефон стоял с опущенной головой и вытянутыми в стороны руками. Поза, которую Астартес обычно принимали, когда их облачали в доспехи или проводили техническое обслуживание, неосознанно воспроизводила жертвенный символизм распятого полубога древних катериков. Он молчал, пока трэллы выполняли свою кропотливую работу: промывали запекшиеся раны стерильными губками и снова подсоединяли броню куда положено. Они прилаживали пластину за пластиной, вводили контакты в тело, подключали интерфейсные иглы к черному панцирю, имплантированному под кожу. Там, где не было кожи, где плоть и кровь заменял металлический композит времен Темной Эры, броню закрепляли с помощью адаптивных магнитов и дополнительных разъемов.
Все это слуги делали уже тысячи раз. По залу негромким эхом разносились их шаги, тихие голоса сливались в неясный гул. Знакомые звуки, знакомые чувства. Даже шум, доносящийся снаружи, не изменился с тех пор, как эти ритуалы проводили в прошлом: приглушенные звуки, с которыми облачались в доспехи другие воины, слабый рокот двигателей боевых машин и сотрясающая землю поступь титанов, смягченная расстоянием.
Это были такие же звуки войны, как выстрелы или звон мечей, время которых еще не пришло. Это было соло перед тем, как вступает хор.
Зефон прислушивался к знакомой песне войны; для трэллов он выглядел так же, как и всегда. Но они не могли заглянуть в его разум, а там засела новая мысль, что порождала дальнейшие размышления.
Ему предстоит умереть.
Принятие собственной смерти, ее ожидание, подготовка к ней вполне соответствовали мировоззрению Легионес Астартес. Они были видом существ, рожденных и трансформированных для смерти в бою. Они не сомневались, что погибнут на войне; вопрос был только в том, на каком именно поле битвы они испустят свой последний вздох.
Но быть уверенным в неизбежности смерти – это одно; столкнуться же с ее неотвратимостью – это совсем другое. Он мог погибнуть сегодня, а если нет – тогда завтра. Осознание того, что его жизненный путь почти закончен, принесло с собой необыкновенную ясность. Перед глазами снова и снова проходили важнейшие моменты жизни, он вызывал их в памяти с задумчивым смирением. Ни сожаления, ни горе не угрожали больше поглотить его. Он размышлял над решениями и действиями, которые привели его сюда, не с мелодраматическим пафосом, а с холодной объективностью.
В сущности, он умер уже давно.
И не одной смертью. Впервые он умер, когда получил ранение, после которого не смог больше служить в легионе. Вторая смерть была внутренней, когда перестал к чему-либо стремиться и потерял себя. Потом он погиб на Горгоновом рубеже, спасая вопрошающую Церис Гонн. Его тело было мертво, из-за заваливших его обломков стены он впал в состояние анабиоза – на грани жизни и смерти.
Ни разу он не погиб в бою. Ни одна из этих смертей не была славной. Ни одна не была достойна того, чтобы ее внесли в летописи. Теперь он жил снова, дважды воскрешенный Аркханом Лэндом, в первый раз – благодаря его уникальной бионике, затем, всего несколько дней назад – вопреки риску пробуждения из стазиса.
Он не мог сказать с уверенностью, как ко всему этому относится. Скорее всего, отстраненно-философски.
Когда Шафия чинила несколько порванных кабелей в фибросвязке брони вокруг одного из бицепсов, он заметил свое отражение в ее отполированном нагруднике. Это было лицо Кровавого Ангела – лицо, общее для всех Кровавых Ангелов, но в его чертах не было ни следа индивидуальности. Он смотрел на себя, на свое собственное лицо, и видел любого из сотен тысяч братьев.
Но это было правильно, разве не так? Единство в братстве. Единство в смерти, в старых ритуалах Несмертного Легиона, которые воины все еще втайне совершали, хотя давно носили красное, а не серое.
Кем он был? Действительно ли человек – сумма его действий? Были ли все люди всего лишь суммой их действий и решений? Если так, то он принял очень мало решений, если не считать тех, что касались стратегии на поле боя. Он был настолько же инструментом, насколько и человеком, настолько же оружием, насколько живым существом. И, разумеется, он был холодным оружием. Его это всегда устраивало. Даже сейчас. Но теперь, перед лицом смерти, его душу леденила мысль о том, что в этот момент на его месте мог быть любой из братьев, и его томили бы те же чувства. Эта неотличимость всегда казалась ему силой и сутью их единства – быть всего лишь одним из винтиков в машине праведного гнева.
Но теперь он сомневался. Единство это или всего лишь единообразие? Или даже нечто вовсе бесполезное? Все в жизни Зефона вело его к этим последним часам, но что отличало его от остальных братьев? Что делало его им самим?
Он смотрел на искаженное отражение в нагруднике Шафии, зная, что где-то за этим ангельским образом скрывается лицо мальчика, которым он когда-то был, и мужчины, которым ему не позволили стать. Но никак не мог их разглядеть. Ни единой черты.
Амит.
Эта мысль пришла непрошеной, но он не стал ее прогонять. Подняв голову, он посмотрел на Амита, который стоял в противоположной стороне зала, тоже окруженный трэллами. Это его брат, равный по положению, человек с его лицом. Кожа Амита темнее, и еще больше их отличают шрамы: ни один воин не носит на себе точно таких же отметин, как и его братья. Кроме того, Амит выбрил голову, и хотя Зефон приказал трэллам подстричь свои когда-то длинные локоны покороче, все же он сохранил их темный шелк. И все равно, как большинство Кровавых Ангелов, они могли бы быть близнецами.
Амит всегда казался ему таким… живым. Даже сейчас, когда Нассир просто стоял и молча размышлял, он выглядел кем-то большим, чем просто воин или офицер. Амит имел свои привычки; он стискивал зубы, когда раздражался, ворчал, когда ему было скучно, и крутил головой, пощелкивая позвонками, когда засиживался на долгих совещаниях. В его глазах часто было заметно напряжение сдерживаемого гнева. Амит был Кровавым Ангелом, но он был и самим собой, он настолько не вписывался в шаблон Легионес Астартес, что Зефону о таком приходилось только мечтать.
– Пожалуйста, поднимите руки повыше, повелитель, – сказал Эристес.
Он так и сделал, позволив стареющему слуге приладить к трехглавой мышце плеча подкладную пластину из эластичного материала. Ждать уже недолго. Скоро разнесется призыв к битве и прогонит эти бесполезные мысли. Зефон осознал, что медленно и шумно дышит полуоткрытым ртом. Ощутил первые признаки зова битвы, ноющую боль в челюстях, говорящую о жажде крови. Трэллы напряглись. Их запах стал едким от страха. Воин заметил, как они обмениваются взглядами.
– Я не зол на вас, – попытался он успокоить рабов.
Они не стали просить дальнейших разъяснений. И так было ясно, что лучше этого не делать. Их отношения с господином не способствовали такому нарушению протокола и приличий, как разговоры во время обряда.
Но Зефон снова удивил их, когда тихо сказал:
– Я вижу, вы вооружились.
На ближайшем ящике лежали три лазвинтовки, каждая со штыком, к каждой прилагались пистолет, чехлы и кожаная перевязь. Они были стандартного образца, побитые и потрепанные, так что нетрудно было домыслить их истории: подняты с трупов и розданы живым.
– Вам показали, как ими пользоваться?
– Мы и так знаем, повелитель, – ответила Шафия. – В легионе нас годами этому учили.
– Ясно. – Ему почти ничего не известно было о том, как они жили в свободное от служения ему время. Насколько он понимал, они весьма эффективно избегали его внимания. – Я не знал.
— Это ничего, повелитель. К чему вам обращать внимание на такие вещи.
Но Зефон продолжал наблюдать за ними, как никогда раньше заинтересованный тремя смертными, что ему служили. Удивительно, как постарели Шафия и Эристес. Удивительно, как Шенкай походил на них обоих. Он впервые увидел Шенкая, когда тот был подростком – тощим как жердь мальчишкой, который поступил к нему на службу как ученик родителей, проведя первые годы в корабельных яслях для трэллов. Еще раньше он узнал, что Шафия беременна, но его беспокоило только одно: сможет ли она исполнять свои обязанности как прежде. К ее чести, она смогла. Зефону ни разу не пришлось сделать ей замечание или отметить в уме какой-то промах. Некоторое время спустя он начал замечать ребенка, бегающего за трэллами. Вот и все. Он почти ничего не знал о мальчике. Ни разу не подумал о нем спросить.
Эристес и Шафия служили ему десятилетиями. До них ему служили Гиу и Шен-Ру-Лай, родители Эристеса. Как быстро прошло время.
– Я устрою так, что вы трое будете в резервных частях, которые отступят в Санктум.
Это жалкое обещание могло добавить к их жизни не больше нескольких часов, и Зефон поморщился при мысли о том, насколько оно бесполезно. Когда падет Дельфийское укрепление, падет и Санктум – не пройдет и дня. Незавидный подарок, но это было все, что он мог им дать.
– Я не побегу за Врата Вечности, повелитель, – заявил Шенкай тоном, который показался Зефону почти оскорбительным. – Я не хочу прятаться.
– Мы умрем на стене, – сказал Эристес. – Вместе с вами.
– И с Великим Ангелом, – добавила Шафия.
Он не ожидал такой отваги и был польщен их преданностью. И все же он задумался, так ли уж тверда их решимость. Неужели Шафия и Эристес не хотели бы, чтобы их сын насладился еще несколькими часами жизни? Или они гордились тем, что он стремится к такой смерти?
Он не знал и не хотел спрашивать. Стыдно было сознавать, как мало он знал о них.
– Я прошу прощения за то, что не интересовался вашей жизнью. Это было грубо с моей стороны.
Еще хуже. Они не привыкли к такому обращению и ничего не ответили. Теперь никто не знал, как продолжить их спотыкающуюся беседу. Шафия и Эристес приладили на место его левую перчатку и стали ввинчивать соединительные иглы, предугадывая движения друг друга с грацией, которую могли дать только десятилетия опыта. Эта задача была не просто привычна им, она стала ритуалом длиною в жизнь. Он шевельнулся – редкий момент неловкости – и услышал, как Шенкай, стоявший позади, негромко выдохнул от раздражения. Трэлл причесывал Зефона и туго заплетал его волосы, чтобы они не мешали в шлеме.
– Пожалуйста, не двигайтесь, повелитель, – сказал Шенкай. Зефон почти услышал, как молодой человек старается не вздыхать.
Зефон замер на месте.
– Я завтра, скорее всего, умру, – признался он. – И мне в голову приходят мысли, которые никогда не пришли бы при других обстоятельствах. Вы отлично мне служили все эти годы. Спасибо вам за вашу верность.
И снова между тремя рабами промелькнуло мгновенное замешательство. Они продолжали свою работу, но Зефон видел в их поведении признаки, выдающие волнение: вставшие дыбом волоски на руке Шафии, звук, с которым Шенкай сглотнул комок в горле, сжатые губы Эристеса, сильнее обозначившиеся морщинки в углах его рта. Человеческие реакции. Инстинктивные сигналы дискомфорта.
– Спасибо, повелитель, – сказал Эристес, приладив один из наручей Зефона к руке. Воин не мог с уверенностью сказать, что выражали лица трэллов. Единственное, что было очевидно – их неловкость из-за направления, которое приняла беседа.
Когда они подняли нагрудную пластину на место, он сказал:
– Старайтесь держаться ко мне поближе. Я позабочусь о том, чтобы вы как можно дольше оставались в живых.
Он не видел выражения лица Шенкая, но слышал, как голос молодого человека стал глубже из-за обуревающих его чувств.
– Вы лучше занимайтесь врагами, повелитель, а мы уж позаботимся о том, чтобы вы как можно дольше оставались в живых.
Зефон не смог найти достойного ответа перед лицом такой наивной преданности. Он позволил им закончить обряд облачения в тишине, прислушиваясь к музыке крови, пульсирующей в их жилах. Сотни солдат, гражданских и сервиторов проходили мимо, занимаясь последними приготовлениями.
– Зефон?
Он снова поднял голову и нашел глазами в толпе ту, что заговорила с ним. На ней была разномастная, с бору по сосенке броня, на плече она несла потрепанную лазвинтовку. Как и все остальные, она была лишь тенью себя, война раздавила ее – и, как у всех, оставшихся в живых в эти последние часы войны, ее глаза светились необъяснимой твердостью.
— Это вы Зефон?
– Они прорвали основную линию, – тихо произнес Зефон, и холод прошел по его телу. Трэллы замерли, мгновенно узнав эти слова. Они обернулись к той, что вызвала внезапный ужас их господина.
– Вы Зефон, правда ведь?
Кровавый Ангел кивнул.
– Да.
Женщина подошла поближе и, о чудо, она улыбалась. Усталая, но все же настоящая улыбка – здесь, в самом неподходящем для этого месте.
– Я так и думала, что это вы. Все Ангелы похожи, но у вас… – Она подняла руки в перчатках и несколько раз сжала и разжала кулаки, изображая его серебристую бионику.
Он посмотрел на женщину с волосами-сосульками и грязным лицом и вспомнил их первую встречу несколько месяцев назад на Горгоновом рубеже. Как он приказал ей убраться со стены, когда начался артобстрел. Как прижал ее к груди и заслонил своим телом, когда стены обрушились на них.
– Приветствую, Церис Гонн.
– Мне сказали, что вы погибли. Или так близки к смерти, что разницы почти нет. Знаете, я ведь сопровождала ваше тело до бастиона Разави. Тогда, несколько месяцев назад.
– Нет, я не знал. – Это тронуло его до такой степени, что он не мог выразить словами. – Вы очень добры.
– Когда мы добрались, вас поместили в стазис, а мне сказали уходить. Потом я узнала, что вы живы. Я была уверена, что это еще одна дурацкая военная байка. Еще одна ошибка среди, ну, знаете, многих.
– С учетом физиологии Астартес и то, и другое технически верно. Я был одновременно и мертв, и жив. – Цитадель затряслась. По наплечнику Кровавого Ангела забарабанила пыль. – Я рад, что вы тоже пережили Горгонов рубеж.
— Это благодаря вам, – Церис протянула руку и коснулась его лица. В этом жесте не было чувственности, скорее осторожное любопытство. Она провела кончиками пальцев по линии скулы и челюсти, материя перчатки казалась еще темнее на фоне его белой кожи.
– Я так и не видела вашего лица. Вы и вправду похожи на других. Но вы бледнее. Я почти могу разглядеть вены на щеках… и глаза у вас светлее. Вы выглядите мягче, чем некоторые из ваших братьев.
– На самом деле это не так.
– Поверю на слово.
Она казалась намного увереннее, чем та заблудившаяся архивистка из нового ордена владыки Дорна, которую он запомнил. Церис почувствовала, что прикосновение вызывает у него неловкость, и убрала руку со слабой улыбкой.
– Я отправляюсь в Санктум. Прикомандирована к Третьей Зохаринской стрелковой бригаде. – Церис оглянулась назад, где ее с разной степенью нетерпения ждали несколько имперских солдат. – Я просто… Я должна была сказать вам спасибо. Вы спасли мне жизнь. И не говорите «не за что», потому что еще как есть!
– Пожалуйста, Церис. – Он не знал, что еще сказать, и смущенно добавил: – Право, я рад, что вы живы.
По крайней мере, еще на несколько дней. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не добавить этого.
Она явно почувствовала неловкость этого момента и попрощалась, не желая затягивать его.
– Да хранит вас Бог-Император, Зефон.
Он вскинул голову, услышав эту фразу, но ее тон не допускал возражений, словно эхо того, чем стало ее звание в последующие тысячелетия. Она отошла, оставив его с трэллами, и только еще один раз оглянулась через плечо.
Больше он ее не видел.
Аркхана Лэнда он нашел на укреплении. Похоже, марсианин применил свою обычную антисоциальную магию и занял место на стене, где почти никто больше не захотел задержаться. Зефон пробрался к Лэндову уголку изоляции по краю ближайшей толпы, извиняясь перед солдатами Имперской Армии, которые шарахались с его пути. Там они и стояли, не говоря ни слова. Просто глядели на пустоши.
Была ночь… то есть относительная ночь. И день, и ночь теперь выглядели одинаково – как фиолетовый закат.
Небо, на которое все старались не смотреть, раздирали электромагнитные помехи, танцующие зарева, созданные из скверны варпа и отраженного огня тысяч других войн на поверхности планеты. Зефон уже видел, как из-за присутствия на орбите огромных флотов возникали атмосферные возмущения, и это был не тот случай. Низко над горизонтом, над далекой ордой, окружающей Санктум, он замечал туманные по форме и богоподобные по величине фигуры, что когтями и зубами пробивались сквозь тучи. В последний раз, когда он посмотрел прямо вверх, в штормовой черноте кружил почти человеческий череп в полнеба размером. Его челюсть двигалась на сухожилиях из клубов дыма. Из пустых глазниц слабо поблескивали чахлые звезды. Потом, то удаляясь, то приближаясь, он исчез, растворился в грозовых тучах. Зефон не стал ждать, что появится следом.
Рядом с техноархеологом стояла солдат-скитарий. Она тоже молчала. Зефон не знал, почему – потому что ей было нечего сказать или потому что она была из тех, кто не мог говорить. Вроде бы почти никто из них не мог. Сапиен, обезьяноподобный, сидел на ее наплечнике. Он бесцельно проводил своими до странности человеческими пальцами по царапинам на ее шлеме, будто составлял в уме их карту.
Зефон поприветствовал его щелкающим звуком, одним из тех, что обезьянка иногда издавала. Сапиен глянул на него, повторил тот же звук и продолжил свое исследование скитариева шлема.
Мимо проходил титан, совершая обход вокруг стены. Это была одна из богомашин Игнатум, ее красно-желтая геральдика почти облезла из-за месяцев битв и пыли в воздухе. Земля дрожала в согласии с ее медленной поступью. Силовые кабели свисали с соединений брони, словно растянутые вены. Руки титана с встроенным в них оружием могли сравнивать с землей жилые башни, но сейчас они стонали под собственным весом – так ослабила война плечевые механизмы.
На корпусе машины, выведенное облупившейся бронзой, красовалось ее имя: «Иракундос» – «Вспыльчивый». Она казалась такой же изнуренной, как люди, которых накрывала ее тень. И почему-то такой же нетерпеливой.
Зефон отвел взгляд от титана и посмотрел на стену – влево, потом вправо. Бросались в глаза поблекшие в битвах цвета доспехов Астартес, поредевшие отряды которых принимали по готовности новые подразделения, а редкие всплески золота отмечали последних выживших Сестер Безмолвия и кустодиев.
Дельфийское укрепление казалось Зефону отвратительным. Будто памятник компромиссу, оно было приговорено к уродству под давлением необходимости. До войны оно служило только для украшения. Куртина из сияющего мрамора, окружающая грандиозный дворец Императора, не дальше километра от безупречных шпилей Внутреннего Санктума.
Прогнозируя, какую форму примет война, когда достигнет этого рубежа, Дорн сделал все возможное, чтобы последние защитники готовы были встретить наступающую на них орду. Подстраховка следовала за подстраховкой. Стену напичкали оборонительными турелями, укрепили многочисленными слоями пластали и рокрита, превратили в бастион, который защищали более ста тысяч воинов, дислоцированных во Внутреннем Санктуме. Кустодии. Сестры Безмолвия. Кровавые Ангелы. Белые Шрамы. Имперские Кулаки. Солдаты Имперской Армии. Беженцы. Гражданские. Все они плечом к плечу стояли в тени присматривающих за ними титанов.
По верху стены размещались батареи ПВО. Встроенные в стену колыбели для титанов, в которых стояли богомашины Легио Игнатум, были защищены массивными пустотными щитами и готовы приступить к ремонту подопечных, как только титаны вернутся в свою обитель. На поверхности бастионов виднелись посадочные площадки, где заправлялись и готовились к вылетам штурмовики и низковысотные истребители. Сложный комплекс машинных духов, вмонтированный в наиболее укрепленные участки стены, управлял сетью противоартиллерийских орудий: он выдавал постоянно обновляющийся поток данных, который командовал движением тысяч оборонительных батарей и источников отражающего поля. Дельфийское укрепление готово было перехватить вражеский огонь в любом виде – физического ли обстрела или завывающей энергии. Вдобавок ко всему, за спинами защитников вышагивал специально оснащенный титан класса «Разжигатель Войны» «Малакс Меридиус»; нацелив все свои вооружения вовне, он патрулировал территорию между Санктумом и укреплением, чтобы уничтожить любой летательный аппарат или снаряд, который мог прорваться мимо батарей.
Как бы великолепно это все ни звучало, Зефон не был слеп к реальности, которая его окружала. Орда, что скоро обрушится на них, сотрет с лица земли все эти грандиозные приготовления в течение нескольких часов. Для другого исхода защитников было слишком мало, а врагов – слишком много.
Их слабостью была арка. Дельфийские Врата – часть укрепления, возведенная над Великим Путем – были построены без учета соображений обороны. Их проектировали для парадов, для того, чтобы солдаты и титаны могли пройти по Пути, миновать арку и Дельфийское укрепление и подняться по ступеням Королевского Тракта. Не предусмотрели ни врат, которые можно было бы закрыть, ни баррикад, которые можно было бы возвести. Десятилетиями арка представляла собой открытый зев, ведущий прямиком к Вратам Вечности.
Когда настало время для подготовки к обороне Терры, Дорн приказал своим военным инженерам встроить в арку одни за другими несколько подъемных ворот, которые могли бы перекрывать Путь, усилить и защитить их настолько, насколько позволяли пределы мастерства Механикус, а потом возвести над аркой укрепленную цитадель. Эта цитадель была не просто орудийной платформой, но собором, посвященным смерти вражеских титанов.
Орда Магистра Войны могла атаковать стену с любого направления, но самая жестокая битва будет здесь, где рубеж слабее всего, вокруг недавно укрепленной арки. Здесь защитники собрали львиную долю своих сил. Уже на подходе к вратам орда будет разделена минными полями, огнем артиллерии и оборонительных турелей, единственная цель которых – уничтожить все, что приблизится по Великому Пути. Десятки тысяч захватчиков погибнут, не достигнув даже первых подъемных ворот, а за ними ждут еще двое, каждые – в шесть метров толщиной, каждые – идеальный очаг сопротивления, откуда защитники смогут поливать врагов огнем и насмехаться над ними, если те будут прорываться через одну преграду за другой.
Зефон перевел взгляд от стены к лежащим за ней пустошам. Сама земля там гибла. Будто недостаточно было убить на ней все живое, сама земля потемнела от порчи, превратилась в бугры, ухабы и глинистые выступы. Кратеры от бомбардировок стали лужами дымящейся органической грязи. Даже смотреть на это было больно, так же, как болела голова от взгляда в иллюминатор во время варп-транзита.
Как они могли сражаться за такое, подумал Зефон, наблюдая за кишащей на горизонте ордой. Как могли они хотеть такого?
Они верили, что это необходимо, ответил он на собственный вопрос, потому что знал, что это правда, хоть и не понимал, как она стала возможной. Что они должны были пережить, что увидеть, чтобы поверить в необходимость этого?
Над рядами врагов воздвиглись силуэты титанов. С каждым часом все больше их стекалось от павшей Последней Стены, они группировались для решающего штурма, словно пантеон сгорбленных богов. Дорн поступил правильно, когда удержался от соблазна ввести силы Игнатума в бой и сохранил значительное количество их вокруг Санктума в готовности к этим последним дням, но даже богомашины в марсианском красном, что вышагивали рядом с Дельфийским укреплением, теперь были в меньшинстве. Что же до титанов, высящихся над ордой в своем неусыпном бдении… Они отбрасывали странные тени, их спины согнулись в новых положениях, на их «головах» чудились лица с уродливым, непостижимым выражением. Некоторые, казалось, состояли скорее из плоти и крови, чем из священного железа. Другие плотоядно взирали на стену; даже с такого расстояния ощущалась их болезненно-животная аура.
А над ними, в ночном небе…
Не смотреть вверх.
Он снова перевел взор ниже горизонта.
Ни в одну из этих мыслей Зефон не посвятил Лэнда. Было приятно находиться в компании если не друга, то, по крайней мере, приятеля. Их с Лэндом взаимоотношения никак не касались войны, а в жизни Кровавого Ангела такое встречалось нечасто. Зефон дорожил этой дружбой, хотя к Аркхану трудно было испытывать симпатию.
– Эй, ты опять, – сказал Лэнд с ухмылкой.
Зефон прислонился к зубчатой стене, положив руку в перчатке на верх зубца.
– Я не знаю, что ты имеешь в виду.
Лэнд прищурил глаза, которые и в лучшие времена походили скорее на узкие щелочки. Надтреснутые очки он сдвинул на потный лоб.
– Ты опять созерцаешь мир с этим до жалости одухотворенным видом. В самом деле, Зефон, это просто невыносимо. Ты такой серьезный. Такой искренний. Ты практически олицетворяешь свой мелодраматичный легион, и, скажу я тебе, это утомляет хуже боевых действий.
– А, – Кровавый Ангел кивнул. – Прости меня, друг мой.
– Вот видишь? Опять! Не «извини, Аркхан», а «прости меня, друг мой». Ты и на Горгоновом рубеже мне нервы портил, а уж после бастиона Разави… – Лэнд остановился и издал раздумчивое «хммм» продолжительностью в несколько секунд.
Зефон поднял брови в ожидании ответа.
– Ты такой же, как был, только хуже. Еще тише. Еще спокойнее. Знаешь, это раздражает.
– Я все еще не понимаю, что ты имеешь в виду. – Все же Зефон засомневался, вправду ли это так.
– А что ты не единственный Кровавый Ангел, с которым я разговаривал в этом году, понимаешь? Я ведь слышал истории про Вестника Скорби. Ты был такой горячий. Весь этот гнев, агрессия. Когда мы встретились, ты страдал из-за увечья, и твои притупленные эмоциональные реакции объяснялись химией депрессивного мозга. Но теперь-то…
Лэнд снова остановился на середине фразы и испустил очередное долгое «хммм».
– А впрочем, все равно. Почему бы тебе не плюнуть на нас, презренных смертных, как Амит, и не отшвырнуть нас с пути, как замешкавшихся собак?
Зефон почти улыбнулся.
– Ты преувеличиваешь резкость моего брата Амита.
– Ничего я не преувеличиваю, и ты сам это знаешь. – Марсианин отвел взгляд и указал на пустоши, простирающиеся до пыльного горизонта. – Мы завтра умрем, да?
Зефон задумался, как ответить на этот вопрос, и это было странно, потому что ответить можно было только одно.
– Да. Если не завтра, то через день или два. Боюсь, ты прав.
– Я всегда прав, – отрезал Лэнд. – Но подожди. Ты ''боишься'', что я прав? Я думал, вы не знаете страха.
Трэллы заплели длинные волосы Зефона, чтобы они не лезли в лицо, и все же он отбросил выбившуюся прядь с виска. Он смотрел на расплывчатые силуэты далеко в пыли. Орда пока была за пределами досягаемости стеновых орудий, но каждый из защитников вел в уме безмолвный отсчет.
– Мы знаем страх, – тихо сказал Зефон. – Мы просто приучены с ним справляться.
И снова упала тишина. Относительная тишина – даже на их участке стены были другие солдаты, которые переговаривались неподалеку, турели, которые сканировали местность, ветер, который дул, и гром артиллерии, который зловеще доносился с другого конца осажденного континента. Но между ними тремя – четырьмя, если считать Сапиена, которого Зефон, впрочем, всегда считал – повисло напряженное молчание.
Наконец Лэнд повернулся к нему. В его глазах Зефон увидел жадное любопытство.
– А Девятый завтра будет говорить так же откровенно?
– Владыка Сангвиний, – мягко поправил его Зефон – Мой отец произнесет те слова, что захочет произнести. Не мое дело предполагать или заранее воображать, что он скажет. Ты когда-нибудь слышал речь примарха?
Аркхан Лэнд уклончиво покряхтел.
– Никогда не угадаешь, что он скажет. Он действует и думает не так, как другие примархи.
– Судя по тону, ты этим страшно гордишься. – В голосе Лэнда вдруг послышалась усталость. – Почему ты здесь, Зефон? Чего ты от меня хочешь?
Кровавый Ангел склонил голову, наблюдая за маленьким марсианином с бесконечным терпением.
– Я буду сражаться вместе с остатками моей бывшей роты, Высокого Воинства.
– Знаю, знаю, как волнующе. Но я-то тут при чем?
– Многие наши трэллы будут с нами в качестве вспомогательных отрядов. Я хотел бы попросить тебя держаться рядом с Эристесом, Шафией и Шенкаем, поближе ко мне.
– И все? – Лэнд фыркнул со своей обычной заносчивостью. – Что ж, если хочешь… В последний раз, когда мы встречались, они показались мне вполне сносными, а одно место на этой стене ничуть не хуже другого.
– Я серьезно, Аркхан. Ты согласен стоять рядом с ними? Защищать их?
– Да, да, да. Хватит причитать.
Зефон поблагодарил его.
– И это все? – повторил Лэнд. – Все, чего ты хотел? Предполагаю, что сейчас ты уйдешь.
– А ты… хотел бы, чтобы я остался?
Лэнд сглотнул с таким звуком, будто у него в горле и правда что-то было.
– Я не хочу умирать, Зефон.
Кровавый Ангел начал отвечать, ожидая от марсианина знакомой иронии, но старик вдруг заплакал. Совершенно застигнутый врасплох, Кровавый Ангел секунду помедлил, а потом опустился на одно колено, чтобы приблизиться к Лэнду. Он не стал трогать человека. Он знал, как Лэнд ненавидел прикосновения.
– Я слишком важен, – в промежутках между рыданиями Лэнд выговаривал слова, полные накопившихся чувств. – Мне еще нужно столько всего открыть заново, столько секретов Темной Эры. Я могу принести так много пользы. За столь многое меня еще не оценили по достоинству.
Зефон подавил вздох. Глупо с его стороны было поверить, будто в излияниях Лэнда могло содержаться что-то кроме еще большего тщеславия.
Скитарий, стоявшая рядом, наблюдала на этой сценой в хрупкой тишине, не проявляя ни неловкости, ни сочувствия. Потом она прикоснулась к Лэнду – положила железную руку на плечо марсианина. Поразительно, но Лэнд с ласковой признательностью погладил эти металлические пальцы. Зефон едва мог поверить своим глазам. Псибер-обезьяна, до того удобно устроившаяся на плече скитария, перепрыгнула на спину Лэнда и нежно зачирикала что-то хозяину.
Аркхан Лэнд поднял на Кровавого Ангела красные, усталые глаза.
– Я боюсь.
– Бояться – это очень по-человечески. Я бы подумал о тебе хуже, если бы ты не был напуган, Аркхан.
– Некоторые люди тратят жизнь на то, чтобы пулять друг в друга генетическим материалом и плодить своих отвратительных мелких полуклонов. И так гордятся этим, будто иметь детей, выполнять свою базовую биологическую функцию – бог весть какое достижение. Их потомки – это то, что останется от них в будущем. Они находят в этом утешение. Но не я. У меня есть Поиск Знания. У меня есть мои переоткрытия. Однажды весь Империум будет знать мое имя. Вот как все должно быть. Я не хочу, чтобы все закончилось здесь, вот так. Не хочу, чтобы меня затопил поток черного ужаса.
Зефон нерешительно протянул руку.
– Не трогай меня! – рявкнул Аркхан, и Кровавый Ангел отстранился. – Что будет завтра, Зефон? Ты-то хоть знаешь?
Вряд ли Лэнд желал, чтобы ему подробно очертили тактическую ситуацию, подумал Зефон. Все и без того было предельно ясно.
– Они подойдут к Дельфийскому укреплению максимальными силами, сосредоточив свой натиск на арке. Как только они прорвутся через врата или переберутся через стену, сражение превратится в отдельные конфликты, поддерживаемые обеими сторонами. Они будут драться, чтобы удержать позиции, а мы – чтобы выбить их оттуда, пока они не закрепились. Когда стена падет, те, кто назначен в арьергард, пожертвуют собой, чтобы удерживать врага от прорыва в Санктум так долго, как только возможно. За исключением кустодиев. Некоторые из них останутся с нами на стене, но большая часть будет в Санктуме для предотвращения неожиданных диверсий. Когда мы потеряем Дельфийское укрепление, что случится в промежутке между одним и тремя днями сражений, у всех выживших будет шаткая возможность отступить с боями по Королевскому Тракту. Но до того, как враг достигнет Санктума, владыка Сангвиний и кустодии замкнут Врата Вечности.
Лэнд смотрел на него со смешанным выражением подозрительности и тревоги.
– Это что, шутка?
– Н-нет, – Зефон ответил не сразу, полувопросительно, неуверенный, правильно ли он понял вопрос. – Я, кажется, не сказал ничего особенно смешного.
– Они бросят нас здесь?
Иногда Зефону трудно было понять, как Аркхану Лэнду, человеку неоспоримой гениальности, может настолько недоставать проницательности.
– Мы стоим на стене последней крепости Императора. Отсюда отступать некуда. Да, Гвардия Кустодиев вернется к Императору, чтобы умереть вместе со своим повелителем, но не раньше, чем здесь, на стене, все будет потеряно. Мы сделаем все, что в человеческих силах, чтобы продержать Врата Вечности открытыми так долго, как это возможно, но Дельфийское укрепление – это и вправду последняя линия обороны. Именно здесь мы можем собраться в количестве, достаточном, чтобы отражать атаку в течение нескольких дней, если все пойдет по наилучшему из сценариев. Именно здесь у нас наиболее защищенные позиции на всей Терре. Именно здесь у нас есть слабая надежда дождаться подкреплений откуда бы то ни было. Но все эти преимущества исчезнут, как только враг пройдет во Врата Вечности. Не останется ни тактики, ни стратегии, ни надежды. В Санктуме бой пойдет за каждую комнату, за каждый зал, а твари из варпа будут проявляться где угодно по собственному капризу. Это будет резня.
Слезы в глазах Лэнда высохли. Он смотрел на Зефона с выражением холодного, отстраненного ужаса на лице. Это был человек, разгадавший загадки Темной Эры Технологий, которые сводили других с ума, человек, возглавлявший экспедиции в гробницы-ловушки неведомых машинных королевств… Но пока он слушал Зефона, спокойно описывающего грядущую битву, вся кровь отлила от его худого лица.
– Это еще не все, – проговорил он. – Ты что-то скрываешь, по глазам вижу.
Зефону не нравилось то, что он уже рассказал, не в восторге он был и от того, что пришлось сказать следом.
– Пока мы удерживаем Санктум, мы готовы ко всему. Но я думаю, прежде чем напасть, они попытаются нанести ущерб нашему боевому духу. Они не могут сломить нас, но могут уязвить нашу решимость и ослепить нас гневом.
Лэнд обменялся взглядом со своей новой приятельницей-скитарием, которая проблеяла что-то на скит-коде, а потом снова посмотрел на Зефона.
– Она спрашивает, что ты имел в виду.
– Я не хочу говорить об этом, Аркхан, на случай, если ошибаюсь. Я надеюсь, что не прав. – Зефон взглянул на пустоши, в сторону бесчисленной орды. – Но если прав, то на заре вы сами увидите.
Лэнд снова сверлил его взглядом. И снова Кровавый Ангел обнаружил, что понятия не имеет, какой гамбит старик попытается провернуть в разговоре с ним в следующий раз. Взгляд скитария, скрытый за гудящим, недавно отремонтированным моновизором, встроенным в помятый шлем, тоже был направлен на него. Он никак не мог понять, о чем она думает; какими бы ни были ее мысли и чувства, они, должно быть, навсегда останутся тайной. По крайней мере, для него.
– Скажи мне, Зефон. Просто скажи. Ты боишься?
Что ответить в такую минуту? Может быть, он должен оставаться Астартес – непоколебимым до самого конца, скалой, о которую разобьются волны врагов? Конечно, такое непреклонное мужество ободрило бы защитников. Конечно, такой и была его роль как легионера в эти последние дни… разве нет?
Или он должен быть человеком? Постчеловеком, конечно, но сохранившим в себе человечность. Должен ли он признаться, что испытывает эмоции, в которых воины легионов не признались бы ни за что или которые приучили себя не ощущать?
Ответ был очевиден. Он поступит, как Кровавый Ангел. Все остальное оказалось бы фальшью.
– Да, – сказал он. – Я боюсь.
Лэнд уставился на него немигающим взглядом.
– Боишься смерти?
– И да и нет. Меня не пугает мысль о том, что клинок или болт оборвут мою жизнь. Я не боюсь боли и не боюсь пустоты, что придет позже. Но вся эта физиология… Когда орда набросится на нас, мои сердца забьются сильнее, во рту пересохнет, я испытаю потребность бежать. Несмотря на постчеловеческую выдержку, что-то человеческое затрепещет во мне, захочет отступить, сохранить мое существование. Я почувствую это, но не покорюсь. Когда говорят, что мы не знаем страха, это потому, что так кажется со стороны. Но мы ощущаем страх, просто не поддаемся ему. Мы не позволяем эмоциям влиять на наши поступки. В этом смысле мы не бесстрашны, просто смелы.
Лэнд поразмыслил над этим.
– Знаешь, если бы ты сказал, что боишься только покрыть себя позором или погибнуть, не исполнив свой долг, меня бы стошнило.
Неожиданно для себя Зефон улыбнулся.
– Слишком поэтично?
– Нет, слишком похоже на гроксово дерьмо. – Лэнд смахнул с лысой макушки осевший на ней пепел. – Но вообще-то нетрудно быть храбрым, если ты практически бессмертен.
С этим Зефон не мог поспорить. Даже пытаться не стал.
– Да, это играет свою роль. Но так или иначе, завтра я умру, несмотря на генетику Легионес Астартес. В этом отношении я так же смертен, как и ты, и все эти отважные люди, стоящие с нами на стене.
Марсианин все смотрел на него, словно стараясь разглядеть что-то в его лице. Чересчур уж долго он смотрел.
– Ты правда в это веришь, да? Что глубоко внутри ты совсем как мы.
Зефон не ответил. Он уже изложил свою точку зрения, которая говорила сама за себя.
– А теперь, мой ваалитский друг, я объясню, насколько ты неправ. – Лэнд указал на них обоих. – Разница между нами – разница между нашими видами – в том, что мы живем, а вы существуете. Когда мы умираем, галактика теряет наши мечты, надежды и устремления. Все, что мы могли бы сделать, исчезает из мироздания, навеки теряет возможность осуществиться. Не рождаются дети. Не совершаются открытия. Даже если умирает один из хнычущей массы, которому суждено совершить ничтожно мало, это все равно безмерная утрата потенциала. И это трагедия, потому что трагичность измеряется утратами. А вы?
Вы – оружие. Вы созданы для войны, и никогда не имели иного предназначения или иного будущего. Ах, ты завтра погибнешь? Возможно. Но ты погибнешь, делая то, для чего создан, умрешь в точности так, как тебе назначено умереть. О чем ты мечтаешь, Зефон? Какую жизнь ты ведешь, когда не сражаешься? Какой вклад ты вносишь в процветание вида, кроме расширения его территории с помощью своих недюжинных способностей к пролитию вражеской крови?
Когда умирает кто-то из твоего вида, Астартес, – и давай не будем забывать, что именно по вине вашего вида половина галактики сейчас в огне – так вот, когда погибает кто-то из твоего вида, это не большая трагедия, чем когда ломается меч. Не разбиты мечты. Не разрушены судьбы. Просто оружие сломалось, выполняя свое предназначение.
Вот почему вы не имеете права на страх, Кровавый Ангел. Смерть для вас почти ничего не значит. По сравнению с нами вам нечего терять.
Теперь в глазах Зефона не осталось никакого веселья, пусть даже холодного. Не осталось ничего. Его черты потеряли даже те едва заметные следы индивидуальности, что Лэнд до сих пор за ним признавал; остался только ангельский шаблон, делавший его неотличимым от прочих воинов легиона.
Зефон задумался, что сказать, и стоит ли вообще что-то говорить. До этого момента все их общение шло в таком духе – остроумные замечания Лэнда, полные объяснимого отвращения к генетически измененным постлюдям, шутливые и добродушные возражения Зефона. Но теперь Кровавому Ангелу стала понятна вся глубина ненависти Аркхана Лэнда, и он обнаружил, что у него нет подходящего ответа.
Потому что он прав. Эта предательская, чудовищная мысль обожгла его.
Лэнд уже отвернулся, его не интересовало, что Зефон может сказать в ответ. Бронированная рука Кровавого Ангела с мягкой, но непререкаемой силой опустилась на плечо старика.
– Не трогай м…
– Заткнись, Аркхан. Пожалуйста, хоть раз в жизни заткнись.
Лэнд моргнул. Изумление лишило его дара речи, что и в самом деле случалось нечасто.
– Может, ты и прав. Ты не сообщил мне ничего нового: все это я передумал уже сотни раз. Но мне нужно твое обещание, что завтра ты преодолеешь свою обычную трусость. Ты отбросишь свое себялюбие, которое выдаешь за здравый смысл, и будешь стоять рядом с Шафией, Эристесом и Шенкаем. Я могу терпеть твою ненависть, злобу и бесконечные нападки, но трусости не прощу. Запомни эти слова, друг мой. Если я узнаю, что ты бросил их перед лицом опасности после того, как согласился стоять рядом с ними, я найду тебя, где бы ты ни прятался – без сомнения, в луже собственной мочи – и убью.
Лэнд вытаращился на него с раскрытым ртом.
– Я забью тебя до смерти голыми руками, Аркхан. Этими самыми руками, которые ты мне дал. Ты меня слышишь? Ты понимаешь, что я говорю?
Лэнд закивал.
– Хорошо. – Зефон отпустил его. – Теперь иди поспи, пока можешь. Тебе будет полезно. И не смотри вверх.
Он отошел, оставив Лэнда краснеть под взглядами ближайших солдат. Последним, что Кровавый Ангел от него услышал, было умозаключение, которое марсианин высказал своей спутнице-скитарию:
– А он изменился.<br />
[[Категория:Warhammer 40,000]]
[[Категория:Ересь Гора: Осада Терры / Horus Heresy: Siege of Terra]]
